Sign in | English | Terms of Use
DictionaryForumContacts

Reading room | Edgar Allan Poe | The man that was used up | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian
A TALE OF THE LATE BUGABOO AND KICKAPOO CAMPAIGN.
Повесть о последней Бугабуско-Кикапуской кампании
Pleurez, pleurez, mes yeux, et fondez vous en eau! La moitié de ma vie a mis l’ autre au tombeau. —CORNEILLE. I cannot just now remember when or where I first made the acquaintance of that truly fine-looking fellow, Brevet Brigadier General John A. B. C. Smith.
Pleurez, pleurez, mes yeux, et fondez-vous en eau!La moitie de ma vie a mis l'autre au tombeau.Corneille Не могу припомнить, когда и где я впервые познакомился с этим красавцем-мужчиной — бревет-бригадным генералом Джоном А. Б. В. Смитом.
Some one did introduce me to the gentleman, I am sure—at some public meeting, I know very well—held about something of great importance, no doubt—at some place or other, I feel convinced,—whose name I have unaccountably forgotten.
Кто-то меня ему представил, в этом я совершенно уверен — в каком-то собрании, это я знаю точно, — посвященном, конечно, чему-то необычайно важному, — в каком-то доме, я ни минуты в том не усомнюсь, — только где именно, я почему-то никак не могу припомнить.
The truth is—that the introduction was attended, upon my part, with a degree of anxious embarrassment which operated to prevent any definite impressions of either time or place.
Сказать по чести, при этом я испытывал некое смущение и тревогу, помешавшие мне составить хоть сколько-нибудь определённое впечатление о месте и времени нашего знакомства.
I am constitutionally nervous—this, with me, is a family failing, and I can’t help it.
По природе я очень нервен — у нас это в роду, и тут уже я ничего не могу поделать.
In especial, the slightest appearance of mystery—of any point I cannot exactly comprehend—puts me at once into a pitiable state of agitation.
Малейший намёк на таинственность, любой пустяк, не совсем мне понятный, мгновенно приводит меня в самое жалкое состояние.
There was something, as it were, remarkable—yes, remarkable , although this is but a feeble term to express my full meaning—about the entire individuality of the personage in question.
Во всем облике упомянутого господина было что-то… как бы это сказать… замечательное, — да, замечательное, хотя слово это слишком невыразительно и не может передать всего, что я подразумеваю.
He was, perhaps, six feet in height, and of a presence singularly commanding.
Роста в нем было, должно быть, футов шесть, а вид чрезвычайно властный.
There was an air distingué pervading the whole man, which spoke of high breeding, and hinted at high birth.
Была во всей его манере некая air distingue, выдающая высокое воспитание, а возможно, и происхождение.
Upon this topic—the topic of Smith’s personal appearance—I have a kind of melancholy satisfaction in being minute.
В этом вопросе — вопросе о внешности Смита — я хотел бы позволить себе горькое удовольствие быть точным.
His head of hair would have done honor to a Brutus; nothing could be more richly flowing, or possess a brighter gloss.
Его шевелюра сделала бы честь самому Бруту — по блеску и пышности ей не было равных.
It was of a jetty black;—which was also the color, or more properly the no color of his unimaginable whiskers.
Цвет воронова крыла — и тот же цвет, или, вернее, отсутствие цвета в его божественных усах.
You perceive I cannot speak of these latter without enthusiasm; it is not too much to say that they were the handsomest pair of whiskers under the sun.
Вы замечаете, конечно, что о последних я не могу говорить без восторга; я не побоюсь сказать, что под солнцем не было других таких усов.
At all events, they encircled, and at times partially overshadowed, a mouth utterly unequalled.
Они обрамляли, а кое-где и прикрывали несравненные уста.
Here were the most entirely even, and the most brilliantly white of all conceivable teeth. From between them, upon every proper occasion, issued a voice of surpassing clearness, melody, and strength.
Зубы бесподобной формы блистали невероятной белизной, и в подобающих случаях из его горла лился голос сверхъестественной чистоты, мелодичности и силы.
In the matter of eyes, also, my acquaintance was pre-eminently endowed.
Что до глаз, то и тут мой новый знакомец был наделен совершенно исключительно.
Either one of such a pair was worth a couple of the ordinary ocular organs.
За каждый из них можно было, не дрогнув, отдать пару обычных окуляров.
They were of a deep hazel, exceedingly large and lustrous; and there was perceptible about them, ever and anon, just that amount of interesting obliquity which gives pregnancy to expression.
Огромные, карие, они поражали глубиной и сиянием и слегка косили — чуть-чуть, совсем немного, как раз столько, сколько требуется, чтобы придать взору интересную загадочность.
The bust of the General was unquestionably the finest bust I ever saw.
Такой груди, как у генерала, я в своей жизни, безусловно не встречал.
For your life you could not have found a fault with its wonderful proportion.
При всем желании в ней нельзя было найти ни единого дефекта.
This rare peculiarity set off to great advantage a pair of shoulders which would have called up a blush of conscious inferiority into the countenance of the marble Apollo.
Она на редкость шла к плечам, которые вызвали бы краску стыда и неполноценности на лице мраморного Аполлона.
I have a passion for fine shoulders, and may say that I never beheld them in perfection before.
У меня к хорошим плечам страсть — смею сказать, что никогда ранее не видел такого совершенства.
The arms altogether were admirably modelled.
Руки у него имели форму безукоризненную.
Nor were the lower limbs less superb.
Не менее выразительны были и нижние конечности.
These were, indeed, the ne plus ultra of good legs.
Это были прямо-таки не ноги, а nec plus ultra прекрасных ног.
Every connoisseur in such matters admitted the legs to be good.
Любой знаток нашёл бы их безупречными.
There was neither too much flesh, nor too little,—neither rudeness nor fragility.
Они были не слишком толсты и не слишком тонки, без грубости, но и без излишней хрупкости.
I could not imagine a more graceful curve than that of the os femoris , and there was just that due gentle prominence in the rear of the fibula which goes to the conformation of a properly proportioned calf.
Более изящного изгиба, чем в его os femoris, я и представить не могу, а fibula его слегка выгибалась сзади как раз настолько, сколько необходимо для истинно пропорциональной икры.
I wish to God my young and talented friend Chiponchipino, the sculptor, had but seen the legs of Brevet Brigadier General John A. B. C. Smith.
Мне очень жаль, что мой юный и талантливый друг, скульптор Дребеззино не видел ног бревет-бригадного генерала Джона А. Б. В. Смита.
But although men so absolutely fine-looking are neither as plenty as reasons or blackberries, still I could not bring myself to believe that the remarkable something to which I alluded just now,—that the odd air of je ne sais quoi which hung about my new acquaintance,—lay altogether, or indeed at all, in the supreme excellence of his bodily endowments.
Но хоть мужчин с такой великолепной внешностью на свете совсем не так много, как звёзд в небе или грибов в лесу, все же я не мог заставить себя поверить, что то поразительное нечто, о котором я говорил, — тот странный аромат je ne sais quo!, который витал вокруг моего нового знакомца, — крылся, — нет, этого не может быть! — исключительно в телесном его совершенстве.
Perhaps it might be traced to the manner ;—yet here again I could not pretend to be positive.
Возможно, дело тут было в его манере, — впрочем, и тут я ничего не могу утверждать наверное.
There was a primness, not to say stiffness, in his carriage—a degree of measured, and, if I may so express it, of rectangular precision, attending his every movement, which, observed in a more diminutive figure, would have had the least little savor in the world, of affectation, pomposity or constraint, but which noticed in a gentleman of his undoubted dimensions, was readily placed to the account of reserve, hauteur —of a commendable sense, in short, of what is due to the dignity of colossal proportion.
В осанке его была некая принужденность, хоть я и побоюсь назвать её чопорностью; в каждом движении некая прямоугольная рассчитанность и точность, которая в фигуре более мелкой слегка отдавала бы высокомерием, позой или напыщенностью, но в господине масштабов столь внушительных вполне объяснялась сдержанностью или даже hauteur весьма приятного свойства, короче, чувством достоинства, вполне естественным при таких колоссальных пропорциях.
The kind friend who presented me to General Smith whispered in my ear some few words of comment upon the man.
Любезный приятель, представивший меня генералу Смиту, шепнул мне кое-что о нем на ухо.
He was a remarkable man—a very remarkable man—indeed one of the most remarkable men of the age.
— Замечательный человек — человек весьма замечательный — о-о! один из самых замечательных людей нашего века! Любимец дам — немудрено — репутация героя.
He was an especial favorite, too, with the ladies—chiefly on account of his high reputation for courage. “In that point he is unrivalled—indeed he is a perfect desperado—a down-right fire-eater, and no mistake,” said my friend, here dropping his voice excessively low, and thrilling me with the mystery of his tone.
— Тут у него нет соперников — отчаянная голова, настоящий лев, можете мне поверить, — шептал мой приятель, ещё пуще понижая при этих словах голос и приводя меня в крайнее волнение своим таинственным тоном. —
“A downright fire-eater, and no mistake.
Настоящий лев, можете мне поверить.
Showed that , I should say, to some purpose, in the late tremendous swamp-fight away down South, with the Bugaboo and Kickapoo Indians.” [
Да, он себя показал в последнем сражении с индейцами племени бугабу и кикапу — в болотах на крайнем юге. (
[Here my friend opened his eyes to some extent.]
(Тут мой приятель широко открыл глаза).
“Bless my soul!—blood and thunder, and all that!—
Господи боже — гром и молния! —
prodigies of valor!—
кровь потоками — чудеса храбрости! —
!—heard of him of course?—
конечно, слышали о нем?
?—you know he’s the man—”
Знаете, он тот самый человек…
“Man alive, how do you do?
— Вот он, тот самый человек, который мне нужен. Как поживаете, мой друг?
why, how are ye?
Что поделываете?
very glad to see ye, indeed!” here interrupted the General himself, seizing my companion by the hand as he drew near, and bowing stiffly, but profoundly, as I was presented.
Душевно рад вас видеть, — перебил тут моего приятеля подошедший генерал, тряся ему руку и отвешивая мне, когда я был ему представлен, деревянный, но низкий поклон.
I then thought, (and I think so still,) that I never heard a clearer nor a stronger voice, nor beheld a finer set of teeth: but I must say that I was sorry for the interruption just at that moment, as, owing to the whispers and insinuations aforesaid, my interest had been greatly excited in the hero of the Bugaboo and Kickapoo campaign.
Помню, я подумал (и мнение своё я не изменил), что никогда в жизни не слышал голоса звучнее и чище, не видел зубов такой белизны; впрочем, должен признаться, что пожалел о том, что нас прервали, ибо мой приятель своим шёпотом и недомолвками возбудил во мне живейший интерес к герою бугабуско-кикапуской кампании.
However, the delightfully luminous conversation of Brevet Brigadier General John A. B. C. Smith soon completely dissipated this chagrin.
Впрочем, блестящее остроумие бревет-бригадного генерала Джона А. Б. В. Смита вскоре полностью рассеяло эту досаду.
My friend leaving us immediately, we had quite a long tête-à-tête , and I was not only pleased but really —instructed.
Приятель нас тут же оставил, и мы имели долгий tete-a-tete не только приятный, но и весьма поучительньй.
I never heard a more fluent talker, or a man of greater general information.
Мне не доводилось встречать человека, который так легко и в то же время с таким глубоким знанием говорил бы на самые разные темы.
With becoming modesty, he forebore, nevertheless, to touch upon the theme I had just then most at heart—I mean the mysterious circumstances attending the Bugaboo war—and, on my own part, what I conceive to be a proper sense of delicacy forbade me to broach the subject; although, in truth, I was exceedingly tempted to do so.
И все же он с достойной скромностью избегал касаться предмета, более всего меня волновавшего, — я говорю о таинственных обстоятельствах бугабуской войны; я же, со своей стороны, из вполне понятной деликатности не решался завести о них разговор первым, хотя, признаться, мне чрезвычайно этого хотелось.
I perceived, too, that the gallant soldier preferred topics of philosophical interest, and that he delighted, especially, in commenting upon the rapid march of mechanical invention.
Я заметил также, что доблестный воин предпочитал философские темы и что с особым вдохновением говорил он о необычайных успехах механики.
Indeed, lead him where I would, this was a point to which he invariably came back.
О чем бы я ни заводил речь, он неизменно возвращался.
“There is nothing at all like it,” he would say; “we are a wonderful people, and live in a wonderful age.
— Нет, но вы только подумайте, — говорил он, — мы удивительный народ и живём в удивительный век.
Parachutes and rail-roads—man-traps and spring-guns!
Парашюты и железные дороги, капканы на людей и скорострельные ружья!
Our steam-boats are upon every sea, and the Nassau balloon packet is about to run regular trips (fare either way only twenty pounds sterling) between London and Timbuctoo.
На всех морях наши суда, и с минуты на минуту отроется регулярное сообщение — на воздушных шарах Нассау — между Лондоном и Тимбукту — билет в один конец всего двадцать фунтов стерлингов!
And who shall calculate the immense influence upon social life—upon arts—upon commerce—upon literature—which will be the immediate result of the great principles of electro-magnetics!
А кто измерит огромное влияние на жизнь общества — на искусство — торговлю — литературу — исследования — великих принципов электромагнетизма!
Nor, is this all, let me assure you!
И это далеко не все, позвольте мне вас заверить.
There is really no end to the march of invention.
Изобретениям поистине нет конца.
The most wonderful—the most ingenious—and let me add, Mr.—Mr.—Thompson, I believe, is your name—let me add, I say, the most useful —the most truly useful —mechanical contrivances, are daily springing up like mushrooms, if I may so express myself, or, more figuratively, like—ah—grasshoppers—like grasshoppers, Mr. Thompson—about us and ah—ah—ah—around us!”
Самое удивительное — самое хитроумное — и позвольте вам заметить, мистер… мистер… Томпсон, — если не ошибаюсь? — так вот, позвольте вам заметить, что самые полезные — действительно полезные механические приспособления что ни день появляются, как грибы после дождя, если можно так выразиться, — или, если употребить ещё более свободное сравнение, плодятся… гм…
Thompson, to be sure, is not my name; but it is needless to say that I left General Smith with a heightened interest in the man, with an exalted opinion of his conversational powers, and a deep sense of the valuable privileges we enjoy in living in this age of mechanical invention.
как кролики… как кролики, мистер Томпсон… вокруг нас… и гм… гм…
My curiosity, however, had not been altogether satisfied, and I resolved to prosecute immediate inquiry among my acquaintances touching the Brevet Brigadier General himself, and particularly respecting the tremendous events quorum pars magna fuit , during the Bugaboo and Kickapoo campaign.
гм… возле нас! Разумеется, меня зовут совсем не Томпсон, но стоит ли говорить, что я попрощался с генералом Смитом, чувствуя, что мой интерес к нему возрос неизмеримо, преклоняясь перед его даром собеседника и гордясь тем, что мы живём в век удивительных открытий. Впрочем, любопытство моё не было удовлетворено, и я решил, не откладывая, расспросить своих знакомых о самом бревет-бригадном генерале и особенно о великих событиях quorum pars magna fuit во время бугабуской и кикапуской кампании.
The first opportunity which presented itself, and which ( horresco referens ) I did not in the least scruple to seize, occurred at the Church of the Reverend Doctor Drummummupp, where I found myself established, one Sunday, just at sermon time, not only in the pew, but by the side, of that worthy and communicative little friend of mine, Miss Tabitha T. Thus seated, I congratulated myself, and with much reason, upon the very flattering state of affairs.
Случай мне вскоре представился — и я не замедлил (horresco referens) им воспользоваться — в церкви достопочтенного доктора Трамтарарамма, где однажды в воскресенье во время проповеди я очутился на скамье бок о бок с моей достойнейшей и обаятельнейшей приятельницей мисс Табитой Т. Увидев это, я поздравил себя — не без весьма серьезных оснований — с чрезвычайно удачным положением дел.
If any person knew anything about Brevet Brigadier General John A. B. C. Smith, that person, it was clear to me, was Miss Tabitha T. We telegraphed a few signals, and then commenced, sotto voce , a brisk tête-à-tête..
Если кто-нибудь и знал что-нибудь о бревет-бригадном генерале Джоне А. Б. В. Смите, то — тут я ни на минуту не сомневался — то была мисс Табита Т. Мы переглянулись, а затем приступили sotto voce к быстрому tete-a-tete.
“Smith!”
— Смит! —
said she, in reply to my very earnest inquiry; “Smith!—
отвечала она в ответ на мою взволнованную просьбу. — Смит!
!—why, not General John A. B. C.?
Как, неужели генерал Джон А. Б. В.?
Bless me, I thought you knew all about him!
Господи, я думала, вы о нем все знаете] Век открытий!
This is a wonderfully inventive age!
Удивительный век!
Horrid affair that!—a bloody set of wretches, those Kickapoos!—fought like a hero—prodigies of valor—immortal renown.
Ужасная история — кровожадная банда негодяев, эти кикапу — дрался, как герой, — чудеса храбрости — бессмертная слава!
Smith!—
Смит!
!—Brevet Brigadier General John A. B. C.!
Бревет-бригадный генерал Джон А. Б. В.!
why, you know he’s the man—”
Да, знаете, это тот самый человек…
“Man,” here broke in Doctor Drummummupp, at the top of his voice, and with a thump that came near knocking the pulpit about our ears—“man that is born of a woman hath but a short time to live; he cometh up and is cut down like a flower!”
— Человек, — загремел тут во весь голос доктор Трамтарарамм и так грохнул по кафедре, что у нас зазвенело в ушах, — человек, рождённый женою, краткодневен и пресыщен печалями. Как цветок, он выходит и опадает…
I started to the extremity of the pew, and perceived by the animated looks of the divine, that the wrath which had nearly proved fatal to the pulpit had been excited by the whispers of the lady and myself.
Дрожа, я отпрянул от мисс Табиты, поняв по раскрасневшемуся лицу богослова, что гнев, едва не оказавшийся для кафедры роковым, был вызван нашим перешёптыванием.
There was no help for it; so I submitted with a good grace, and listened, in all the martyrdom of dignified silence, to the balance of that very capital discourse.
Делать нечего — я покорился судьбе и со смирением мученика выслушал в благоговейном молчании эту прекрасную проповедь.
Next evening found me a somewhat late visitor at the Rantipole Theatre, where I felt sure of satisfying my curiosity at once, by merely stepping into the box of those exquisite specimens of affability and omniscience, the Misses Arabella and Miranda Cognoscenti.
Следующий вечер застал меня в театре «Чепуха», куда я явился, правда, с некоторым опозданием, в уверенности, что стоит мне только зайти в ложу очаровательных Арабеллы и Миранды Познаванти, всегда поражавших меня своей добротой и всеведением, как любопытство моё будет удовлетворено.
That fine tragedian, Climax, was doing Iago to a very crowded house, and I experienced some little difficulty in making my wishes understood; especially, as our box was next the slips, and completely overlooked the stage.
Зал был переполнен — в тот вечер Кульминант, этот превосходный трагик, играл Яго, и мне было нелегко объяснить, чего я хочу, ибо ложа наша была крайней и прямо-таки нависала над сценой.
“Smith!”
— Смит! —
said Miss Arabella, as she at length comprehended the purport of my query; “Smith!—
сказала мисс Арабелла. —
!—why, not General John A. B. C.?”
Как, неужели генерал Джон А. Б. В.?
“Smith!”
— Смит! —
inquired Miranda, musingly.
протянула задумчиво Миранда. —
“God bless me, did you ever behold a finer figure?”
Боже! Видали вы когда-нибудь такую несравненную фигуру?
“Never, madam, but do tell me—”
— Никогда, сударыня, но скажите, прошу вас…
“Or so inimitable grace?”
— Такую несравненную грацию?
“Never, upon my word!—
— Никогда, даю вам слово!
!—But pray inform me—”
Но, умоляю, скажите мне…
“Or so just an appreciation of stage effect?”
— Такое прекрасное чувство сцены?
“Madam!”
— Сударыня!
“Or a more delicate sense of the true beauties of Shakespeare?
— Такое тонкое понимание подлинных красот Шекспира?
Be so good as to look at that leg!”
Вы только взгляните на эту ногу!
“The devil!”
— Черт! —
and I turned again to her sister.
И я повернулся к её сестре.
“Smith!”
— Смит! —
said she, “why, not General John A. B. C.?
сказала она. — Как, неужели генерал Джон А. Б. В.? Ужасная история, не так ли?
Horrid affair that, wasn’t it?—
Страшные негодяи, эти бугабу!
?—great wretches, those Bugaboos—savage and so on—but we live in a wonderfully inventive age!—
Дикари — и все такое — но мы живём в век изобретений! Удивительный век! —
!—Smith!—
Смит! —
!—O yes!
Да!
great man!—perfect desperado!—
великий человек — отчаянная голова! —
!—immortal renown!—
вечная слава! —
!—prodigies of valor!
чудеса храбрости! —
Never heard! ” [This was given in a scream.]
Никогда о нем не слышат! (
“Bless my soul! why, he’s the man—”
(Вопль) Господи, да это тот человек…
“——mandragora Nor all the drowsy syrups of the world Shall ever medicine thee to that sweet sleep Which thou owd’st yesterday!”
— Вы человек иль нет! Где ваше сердце? —
here roared our Climax just in my ear, and shaking his fist in my face all the time, in a way that I couldn’t stand, and I wouldn’t.. I left the Misses Cognoscenti immediately, went behind the scenes forthwith, and gave the beggarly scoundrel such a thrashing as I trust he will remember to the day of his death.
заорал тут Кульминант мне прямо в ухо, грозясь кулаком с такой наглостью, которой я не намерен был сносить. Я немедленно покинул мисс Познаванти, отправился за кулисы и задал этому жалкому негодяю такую трёпку, какая, надеюсь, запомнилась ему на всю жизнь.
At the soirée of the lovely widow, Mrs. Kathleen O’Trump, I was confident that I should meet with no similar disappointment.
Я был уверен, что на soiree у прелестной вдовушки миссис Кетлин О'Вист меня не ждёт подобное разочарование.
Accordingly, I was no sooner seated at the card-table, with my pretty hostess for a vis-à-vis , than I propounded those questions the solution of which had become a matter so essential to my peace.
Не успел я усесться за карточный стол vis-a-vis с моей хорошенькой хозяйкой, как тут же завёл речь о тайне, разрешение которой стало столь важным для спокойствия моей души.
“Smith!”
— Смит! —
said my partner, “why, not General John A. B. C.?
сказала моя партнёрша. — Как, неужели генерал Джон А. Б. В.?
Horrid affair that, wasn’t it?—diamonds, did you say?—
Ужасная история, не так ли? —
?—terrible wretches those Kickapoos!—
невероятные негодяи эти кикапу!
!—we are playing whist , if you please, Mr. Tattle—however, this is the age of invention, most certainly the age, one may say— the age par excellence —speak French?—
Это вист, мистер Глупп, — не забывайте, пожалуйста! Впрочем, в наш век изобретений, в этот, можно сказать, великий век — век par excellence — вы говорите по-французски? —
?—oh, quite a hero—perfect desperado!—
просто герой — отчаянная голова! —
no hearts , Mr. Tattle?
нет червей, мистер Глупп?
I don’t believe it.—
Я этому не верю! —
.—immortal renown and all that!—prodigies of valor!
вечная слава и все такое — чудеса храбрости!
Never heard!! —
Никогда не слышали?!
—why, bless me, he’s the man—”
Какая фигура! А какие ман…
“Mann!—
— Манн!
Captain Mann?”
Капитан Манн! —
here screamed some little feminine interloper from the farthest corner of the room.
завопила тут какая-то дамочка из дальнего угла. —
“Are you talking about Captain Mann and the duel?—
Вы говорите о капитане Манне и его дуэли?
?—oh, I must hear—do tell—go on, Mrs. O’Trump!—
О, пожалуйста, расскажите, я должна это услышать. — Прошу вас, миссис О'Вист, продолжайте, — о, пожалуйста, расскажите нам все!
!—do now go on!” And go on Mrs. O’Trump did—all about a certain Captain Mann, who was either shot or hung, or should have been both shot and hung.
И миссис О'Вист рассказала — бесконечную историю о каком-то Манне, которого не то застрелили, не то повесили, — а лучше б и застрелили, и повесили фазу!
Yes!
Да!
Mrs. O’Trump, she went on, and I—I went off.
Миссис (УВист вошла в азарт, ну а я — я вышел из комнаты.
There was no chance of hearing anything farther that evening in regard to Brevet Brigadier General John A. B. C. Smith.
В тот вечер не было уже никакой надежды узнать что-либо о бревет-бригадном генерале Джоне А. Б. В. Смите.
Still I consoled myself with the reflection that the tide of ill luck would not run against me forever, and so determined to make a bold push for information at the rout of that bewitching little angel, the graceful Mrs. Pirouette.
Я утешал себя мыслью, что не вечно же судьба будет ко мне так неблагосклонна, и потому решил смело потребовать информации на рауте у этого ангела, этой чаровницы, изящнейшей миссис Пируэтт.
“Smith!”
— Смит! —
said Mrs. P., as we twirled about together in a pas de zephyr , “Smith!—
сказала миссис Пируэтт, кружась со мной в pas-de-zephyr. — Смит!
!—why, not General John A. B. C.?
Как, неужели генерал Джон А. Б. В.?
Dreadful business that of the Bugaboos, wasn’t it?—
Ужасная история с этими бугабу, не так ли? —
?—dreadful creatures, those Indians!—
ужасные создания эти индейцы! —
do turn out your toes!
тяните носок, тяните носок!
I really am ashamed of you—man of great courage, poor fellow!—
Мне просто стыдно за вас! — человек необычайного мужества, бедняга! —
!—but this is a wonderful age for invention—O dear me, I’m out of breath—quite a desperado—prodigies of valor— never heard! —
но наш век — век удивительных изобретений! — о боже, я совсем задохнулась — отчаянная голова — чудеса храбрости! — никогда не слышали?! —
—can’t believe it—I shall have to sit down and enlighten you—Smith!
Я не могу этому поверить! — Придётся мне сесть и все вам рассказать. —
why, he’s the man—”
Смит!
“Man- Fred , I tell you!”
да это тот самый человек…
here bawled out Miss Bas-Bleu, as I led Mrs. Pirouette to a seat. “Did ever anybody hear the like?
— Век, век, а я вам говорю, Бронзовый век, — вскричала тут мисс Синье-Чулокк, когда я подвёл миссис Пируэтт к креслу. —
It’s Man- Fred , I say, and not at all by any means Man- Friday..”
Говорят вам, «Бронзовый век», а вовсе не «Бронзовый внук».
Here Miss Bas-Bleu beckoned to me in a very peremptory manner; and I was obliged, will I nill I, to leave Mrs. P. for the purpose of deciding a dispute touching the title of a certain poetical drama of Lord Byron’s. Although I pronounced, with great promptness, that the true title was Man- Friday , and not by any means Man- Fred , yet when I returned to seek Mrs. Pirouette she was not to be discovered, and I made my retreat from the house in a very bitter spirit of animosity against the whole race of the Bas-Bleus.
Тут мисс Синье-Чулокк властным тоном подозвала меня; пришлось мне волей-неволей оставить миссис Пируэтт, чтобы сказать решающее слово в споре о какой-то поэме лорда Байрона. Без долгих размышлений я тут же заявил, что она, конечно, называется «Бронзовый внук» и ни в коем случае не «Бронзовый век», но, вернувшись к креслу миссис Пируэтт, обнаружил, что она исчезла, и тут же удалился, проклиная мисс Синье-Чулокк и всю её фамилию.
Matters had now assumed a really serious aspect, and I resolved to call at once upon my particular friend, Mr. Theodore Sinivate; for I knew that here at least I should get something like definite information.
Дело принимало нешуточный оборот, и я решил, не тратя попусту времени, навестить моего ближайшего друга Теодора Клеветона, ибо я понимал, что у него-то я получу хоть какие-то сведения.
“Smith!”
— Сми-ит! —
said he, in his well-known peculiar way of drawling out his syllables; “Smith!—
сказал он, растягивая, по обыкновению, слога. — Сми-ит!
!—why, not General John A. B. C.?
Как, неужели генерал Джон А. Б. В.?
Savage affair that with the Kickapo-o-o-os, wasn’t it? Say! don’t you think so?—
Дикая история с этими ки-капу-у, не так ли? —
?—perfect despera-a-ado—great pity, ‘pon my honor!—
нет, правда? — отчаянная голова-а, ужасно жаль, честное слово! —
!—wonderfully inventive age!—pro-o-odigies of valor!
век удивительных изобретении! —
By the by, did you ever hear about Captain Ma-a-a-a-n?”
чудеса-а хра-а-брости! — кстати, слыхали вы о капитане Манне?
“Captain Mann be d—d!”
— К черту капитана Манна! —
said I; “please to go on with your story.”
отвечал я. — Продолжайте, прошу вас…
“Hem!—
— Гм…
!—oh well!—
ну, что ж…
!—quite la même cho-o-ose , as we say in France.
совершенно la meme chooose, как говорят у нас во Франции.
Smith, eh?
Смит?
Brigadier-General John A.—B.—C.?
Бригадный генерал Джон А. Б. В.?
I say”—[here Mr. S. thought proper to put his finger to the side of his nose]—“I say, you don’t mean to insinuate now, really and truly, and conscientiously, that you don’t know all about that affair of Smith’s, as well as I do, eh?
Ну, знаете ли (тут мистер Клеветой почему-то приставил палец к носу) — не хотите же вы сказать, что никогда не слышали об этой истории — нет, вы признайтесь честно, положа руку на сердце. —
Smith?
Смит?
John A—B—C.?
Джон А. Б. В.?
Why, bless me, he’s the ma-a-an—”
Господи! да это же человек…
“ Mr.. Sinivate,” said I, imploringly, “ is he the man in the mask?”
— Мистер Клеветой, — сказал я с мольбой, — неужто это человек в маске? — He-ет! — протянул он лукаво. —
“No-o-o!” said he, looking wise, “nor the man in the mo-o-on.”
Но и с лу-уны он тоже не свалился!
This reply I considered a pointed and positive insult, and so left the house at once in high dudgeon, with a firm resolve to call my friend, Mr. Sinivate, to a speedy account for his ungentlemanly conduct and ill-breeding.
Ответ этот я счёл за рассчитанное и прямое оскорбление, а потому тут же в глубоком возмущении покинул этот дом, решив призвать своего друга, мистера Клеветона, к ответу за его невоспитанность и недостойное джентльмена поведение.
In the meantime, however, I had no notion of being thwarted touching the information I desired.
Тем временем, однако, я не имел мысли отказаться от получения столь важных для меня сведений.
There was one resource left me yet.
Мне оставалось лишь одно.
I would go to the fountain-head.
Направиться прямо к источнику.
I would call forthwith upon the General himself, and demand, in explicit terms, a solution of this abominable piece of mystery.
Явиться к самому генералу и потребовать, языком простым и понятным, ответа на эту проклятую тайну.
Here, at least, there should be no chance for equivocation.
Тут уж не ускользнёшь.
I would be plain, positive, peremptory—as short as pie-crust—as concise as Tacitus or Montesquieu.
Я буду краток, властен, деловит, прост, как Писание, и лаконичен, как Тацит и Монтескье.
It was early when I called, and the General was dressing; but I pleaded urgent business, and was shown at once into his bed-room by an old negro valet, who remained in attendance during my visit.
Было ещё утро, когда я нанёс свой визит, и генерал совершал туалет, но я объяснил, что у меня к нему срочное дело, и старый негр-камердинер провёл меня в спальню, где и оставался во все время моего визита.
As I entered the chamber, I looked about, of course, for the occupant, but did not immediately perceive him.
Войдя в спальню, я оглянулся, ища глазами хозяина, но не тотчас увидел его.
There was a large and exceedingly odd-looking bundle of something which lay close by my feet on the floor, and, as I was not in the best humor in the world, I gave it a kick out of the way.
На полу, возле моих ног, лежал большой узел какой-то странной рухляди, и так как я был в тот день очень не в духе, я пнул его ногой.
“Hem!
— Гха!
ahem!
гха!
rather civil that, I should say!” said the bundle, in one of the smallest, and altogether the funniest little voices, between a squeak and a whistle, that I ever heard in all the days of my existence.
не очень-то это любезно, я бы сказал, — проговорил узел каким-то необычайно тихим и тонким голосом, похожим не то на писк, не то на свист.
“Ahem! rather civil that, I should observe.”
Такого в своей жизни я ещё не слыхал.
I fairly shouted with terror, and made off, at a tangent, into the farthest extremity of the room.
— Гха! Не очень-то это любезно, я бы заметил… Я чуть не вскрикнул от ужаса и отскочил в дальний конец комнаты.
“God bless me!
— Господи боже, мой милый друг! —
my dear fellow,” here again whistled the bundle, “what—what—what—why, what is the matter?
просвистел узел. — В чем… в чем… нет, в чем же дело?
I really believe you don’t know me at all.”
Вы, видно, меня совсем не узнаете.
What could I say to all this—what could I?
Что я мог на это ответить?
I staggered into an arm-chair, and, with staring eyes and open mouth, awaited the solution of the wonder.
Что?! Я повалился в кресло и — открыв рот и выпучив глаза — стал ждать объяснения этого чуда.
“Strange you shouldn’t know me though, isn’t it?”
— Как все же странно, что вы меня не узнаете, правда? —
presently re-squeaked the nondescript, which I now perceived was performing, upon the floor, some inexplicable evolution, very analogous to the drawing on of a stocking.
проскрипело чудовище, производя на полу какие-то странные манипуляции, — похоже, что оно натягивало чулок. Впрочем, нога почему-то была одна и, сколько я ни смотрел, второй ноги я так и не обнаружил.
There was only a single leg, however, apparent. “Strange you shouldn’t know me, though, isn’t it?
— Как все же странно, что вы меня не узнаете, правда?
Pompey, bring me that leg!”
Помпей, дай сюда эту ногу! —
Here Pompey handed the bundle, a very capital cork leg, already dressed, which it screwed on in a trice; and then it stood up before my eyes.
Тут Помпей подал узлу прекрасную пробковую ногу, обутую и затянутую в лосину, которая и была мгновенно прикручена, после чего узел поднялся с пола прямо у меня на глазах.
“And a bloody action it was ,” continued the thing, as if in a soliloquy; “but then one mustn’t fight with the Bugaboos and Kickapoos, and think of coming off with a mere scratch.
— Ну и кровавая была бойня! — продолжал он свой монолог. — Впрочем, когда воюешь с бугабу и кикапу, было бы глупо предполагать, что отделаешься простой царапиной.
Pompey, I’ll thank you now for that arm.
Помпей, где же рука? Давай её сюда, да поскорее! (Поворачиваясь ко мне): —
Thomas” [turning to me] “is decidedly the best hand at a cork leg; but if you should ever want an arm, my dear fellow, you must really let me recommend you to Bishop.”
Томас набил себе руку на пробковых ногах, но если вам, мой дорогой друг, когда-нибудь понадобится рука, позвольте мне порекомендовать вам Бишопа. —
Here Pompey screwed on an arm.
Тут Помпей привинтил ему руку.
“We had rather hot work of it, that you may say.
— Да, жаркое было дело!
Now, you dog, slip on my shoulders and bosom!
Надевай мне плечи и грудь, пёс!
Pettitt makes the best shoulders, but for a bosom you will have to go to Ducrow.”
Лучшие плечи делает Петитт, но за грудью лучше обратиться к Дюкрау.
“Bosom!”
— За грудью! —
said I.
произнёс я.
“Pompey, will you never be ready with that wig?
— Помпеи, куда же ты запропастился с этим париком?
Scalping is a rough process after all; but then you can procure such a capital scratch at De L’Orme’s.”
Скальпирование — очень неприятная процедура, но зато у Де Л'Орма можно приобрести такой прекрасный скальп.
“Scratch!”
— Скальп!
“Now, you nigger, my teeth!
— Эй, черномазый, мои зубы!
For a good set of these you had better go to Parmly’s at once; high prices, but excellent work.
Хорошие челюсти лучше сейчас же заказать у Пармли — цены высокие, но работа отличная.
I swallowed some very capital articles, though, when the big Bugaboo rammed me down with the butt end of his rifle.”
Я, правда, проглотил великолепную челюсть, когда этот огромный бугабу проломил мне голову прикладом.
“Butt end!
— Прикладом!
ram down!!
Проломил!
my eye!!”
Пресветлый боже!
“O yes, by-the-by, my eye—here, Pompey, you scamp, screw it in !
— А-а, кстати, где мой пресветлый глаз? Эй, Помпей, ввинти мне глаз, негодяй!
Those Kickapoos are not so very slow at a gouge; but he’s a belied man, that Dr. Williams, after all; you can’t imagine how well I see with the eyes of his make.”
Эти кикапу выдавливают глаза довольно быстро, но доктора Уильямса все же зря оклеветали, вы даже представить себе не можете, как хорошо я вижу его глазами.
I now began very clearly to perceive that the object before me was nothing more nor less than my new acquaintance, Brevet Brigadier General John A. B. C. Smith.
Понемногу мне стало ясно, что этот предмет, который стоял передо мной, этот предмет был не что иное, как мой новый знакомец, бревет-бригадный генерал Джон А. Б. В. Смит.
The manipulations of Pompey had made, I must confess, a very striking difference in the appearance of the personal man.
Усилиями Помпея в его внешности произведены были разительные перемены.
The voice, however, still puzzled me no little; but even this apparent mystery was speedily cleared up.
Один только голос все ещё немало меня тревожил, но даже явная эта тайна вскоре получила объяснение.
“Pompey, you black rascal,” squeaked the General, “I really do believe you would let me go out without my palate.”
— Помпей, черномазый мерзавец, — пропищал генерал. — Ты, видно, хочешь, чтоб я ушёл без неба?
Hereupon, the negro, grumbling out an apology, went up to his master, opened his mouth with the knowing air of a horse-jockey, and adjusted therein a somewhat singular-looking machine, in a very dexterous manner, that I could not altogether comprehend.
На что неф, бормоча извинения, приблизился к своему хозяину, с видом бывалого жокея открыл ему рот и очень ловко вставил ему какую-то ни на что не похожую штуку, назначение которой было мне совсем непонятно.
The alteration, however, in the entire expression of the General’s countenance was instantaneous and surprising.
Однако в лице генерала немедленно произошла разительная перемена.
When he again spoke, his voice had resumed all that rich melody and strength which I had noticed upon our original introduction.
А когда он опять заговорил, в голосе его вновь зазвучала вся та глубокая мелодичность и звучность, которая поразила меня при нашем первом знакомстве.
“D—n the vagabonds!”
— Черт бы побрал этих мерзавцев! —
said he, in so clear a tone that I positively started at the change, “D—n the vagabonds!
сказал он таким зычным голосом, что я положительно вздрогнул. — Черт бы их побрал!
they not only knocked in the roof of my mouth, but took the trouble to cut off at least seven-eighths of my tongue.
Они не только вбили мне в глотку все небо, но ещё и позаботились о том, чтобы отрезать семь восьмых — никак не меньше! — моего языка.
There isn’t Bonfanti’s equal, however, in America, for really good articles of this description.
Впрочем, в Америке есть Бонфанти, — равного ему не сыщешь! —
I can recommend you to him with confidence,” [here the General bowed,] “and assure you that I have the greatest pleasure in so doing.”
все эти предметы он делает бесподобно. Я могу с уверенностью рекомендовать его вам (тут генерал поклонился) — поверьте, я это делаю с величайшим удовольствием.
I acknowledged his kindness in my best manner, and took leave of him at once, with a perfect understanding of the true state of affairs—with a full comprehension of the mystery which had troubled me so long.
Я, как полагается, ответил на его любезное предложение, и тут же с ним распрощался, составив себе полное представление о том, в чем тут дело, и получив разъяснение тайны, которая мучила меня так долго. Все было ясно. Случай был прост.
It was evident. It was a clear case. Brevet Brigadier General John A. B. C. Smith was the man—was the man that was used up..
Бревет-бригадный генерал Джон А. Б. В. Смит был тот самый человек — тот самый человек, которого изрубили в куски.

Get short URL
Text alignment